Все здесь есть: и отрешенное лицо Робби Кригера, и немая грусть в глазах Джона Денсмора, и спокойствие Рея Манзарека за его двумя клавиатурами, и раскаленный добела софит, и черная яма лондонского зала Roundhouse, откуда глядит своим всевидящим мозаичным оком жадная до зрелищ публика.
Вот он, Джим Моррисон в ореоле своего одиночества. Белая рубашка с раскрытым на груди воротом; знаменитые кожаные штаны с мексиканским ремнем; остроносые модные сапоги; господи, да я знаю его так, как будто вчера видел в клубе "Дом у дороги" или у пивного ларька на Шаболовке. Я знаю его усталое лицо, и жест, которым он закидывает левую руку за голову, и задумчивый наклон головы к правому плечу, когда он в молчании слушает Кригера, играющего тему из "Астурии" Альбениса; а еще усталые глаза и чуть заторможенные движения, следствие его вечного перебора, недосыпа и передозы.
Король Оргазма. Повелитель Ящериц. Молодой бог рок-н-ролла. Во всех этих ярлыках так много фальши. Посмотрите на его залитое потом лицо и поймите, как трудно ему, этому одинокому мальчику-книгочею, дается игра на публике. Одиночество поэта было в нем всегда, во время огромных концертов, и беспрерывных туров, и мучительных студийных сессий, во время всей этой жизни на свету и пляски напоказ, которые он никогда не принимал полностью и всерьез. Между ним и его жизнью всегда был разрыв, и в этом разрыве он укрывался от всех: маленький мечтатель Моррисон. Потому что есть же иное небо за этим небом и иная жизнь за этой жизнью, да, Джим?
Это День Рождения Повелителя Ящериц на Пиратское Радио Франческа. С Джимом говорил Алексей Поликовский
