Это группа, которая не шла на компромиссы и плевала на все плюшевые удобства рая: продвижение, контракты, место у кормушки шоу-бизнеса, менеджмент продвижения и реклама раскрутки. Менеджером у них был Джон Синклер, отвязный революционер шестидесятых, которого быстро сунули в тюрьму. Это примерно тоже самое, что иметь менеджером цирка Троцкого или директором театра Че Гевару. Джон Леннон потом организовывал демонстрации, чтобы вытащить Синклера из тюрьмы. И вытащил. Название песни мы не будем переводить, потому что по-русски оно звучит еще неприличнее, чем по английски. Когда большая сеть магазинов пластинок попросила группу убрать из записи одно слово, группа убрала из своей жизни сеть магазинов. MC5 была единственной группой из множества приглашенных Томом Хейденом и Джерри Рубиным, которая не побоялась приехать в Чикаго, где набухала революция с последующей бойней, и единственной, которая играла в Линкольн-парке незадолго до ночной атаки полиции. Там их наблюдал американский писатель Норман Мейлер. Вокалиста, который так потряс писателя, зовут Роб Тайнер. Текст Мейлера о концерте MC5 в Линкольн-парке читайте ниже. У микрофона Кэп, у пушек Мэри, на марсе попугай Моня, у штурвала обезьянка Шерри-Бренди, все при деле, а за всех спит корабельный кот Флинтыч. Оставайтесь в хорошем обществе!

----

Там выступала группа музыкантов. Толпа вела себя вполне прилично. Около двух тысяч юношей и подростков спдели на траве и слушали, а две тысячи, которые не то только пришли, не то не хотели садиться, теснились с краю или проталкивались вперед, чтобы лучше видеть. Сцены не было. Грузовик с опущенными бортами, который мог бы служить эстрадой или трибуной, в парк не допустили, а потому передние ряды заслоняли музыкантов, а громкоговорителей - интересно, не на батареях ли они работали? - почти не было слышно. Впрочем, для следующего номера это большого значения не имело. Молодой белый иевец с лицом херувима, лет восемнадцати, а может быть двадцати восьми, со взбитыми волосами, пoднимавшимися над его головой на шесть или девять дюймов, отправился в межпланетное, а затем и галактическое путешествие с песней, которая была чем-то средним между космической музыкой Солнца-Ра и «Полетом шмеля». Голова певца тряслась все более мелкой дрожью, точно крылья навозной мухи, и нарастающий звук, который он испускал, был воплем электронных кошек, получающих энергию от мокрых пластин аккумуляторов или провода в траве. А певец играл им, вертел его, загонял все выше, пока он не достиг заключительных вибраций, точно ракета, вырвавшись сама из себя, завертелась в котле замкнутого пространства. Это ревел зверь полного отрицания, а сзади его нагоняли электроконтрабас и барабан, не останавливаясь, подминая под себя сознание. И репортер, тоже подмятый этим грохотом‚ - интересно, способны ли были рога гуннов греметь оглушительнее? - понял, что это была разновидность подлинной песни для йиппи и подростков, составлявших аудиторию в этом зале из травы и открытого воздуха. Его уши рвал невыносимый шум, ибо уши его поколения, которое танцевало под «Звездную пыль» *, не были в состоянии воспринимать подобное; а грязные раскрашенные мальчишки были чудовищами, были - он знал это - поколением, которое жило звуками уничтожения всяческого порядка, какой он только знал, они жили в мире распада. В этой гекатомбе децибеллов слышался грохот рушащихся гор, и в ней рвались сердца - в буквальном смысле слова рвались: словно это был звук смерти от внутреннего взрыва, барабаны физиологической кульминнации, когда сознание разлетается вдребезги, и силы будущего, безликие, такие же безумные и испепеляющие, как волны лавы, изливались из урны всего, что было накоплено культурой, и швыряли мозг, как разделанную тушу, в бешеные быстрины, в водоворот демонов, в омут рева, в лабиринт диссонансов, где визжали электрические крещендо, а эти дети, словно грязные христиане, тихо сидели в траве, вежливо аплодировали и издавали возгласы одобрения, когда песня окончилась. 

*Популярная в 30-х годах танцевальная мелодия в стиле блюза.

Из книги Нормана Мейлера "Майами и осада Чикаго"