Кругами он кружил по срединной Америке, Америке рыжих гор и зелёных лесов, Америке, где до сих пор носят ковбойские шляпы и пьют неразбавленный виски. В сердцевине страны рождались его стихи, бесконечно далекие от нью-йоркских литературных журналов и их страниц с виньетками. Он пел свои стихи под гитару в темноватых барах с липкими стойками, в домах друзей и на небольших концертах, когда люди просто садились вокруг него в кружок. Пел и травил им анекдоты.

Он был слишком в себе, чтобы быть для всех, и к тому же явно страдал асоциальным поведением. Вписываться в жизнь он не умел, зато однажды — молодым — прыгнул из окна четвёртого этажа. На фотографии тех лет мы видим хрупкого молодого человека с испуганными, настороженными глазами. Студентом он пил алкоголь и нюхал клей, что не мешало ему играть в бейсбол, но эта здоровая игра не помогла его психике обрести устойчивость: ему поставили диагноз маниакальной депрессии и посоветовали жить осторожно и беречь себя от потрясений. 

Одинокий, хотя и был три раза женат, он не делал ничего, чтобы продвинуться, прославиться и заработать, а только писал стихи, сочинял песни и выходил на сцены таким же, каким ходил по улицам, то есть в шляпе с загнутыми полями и сапогах с острыми носами, чтобы спеть о любви, тоске, прощании и других простых вещах простой жизни. Бесконечно далека от высоко-интеллектуальной, продвинутой сразу во всех направлениях, модной, глянцевой и столичной Америки его поэзия — и его жизнь. Посмотрите на него на этой фотографии, на его лицо, в его глаза, на его старенькую ковбойку с распахнутым воротом и на пиджак, заляпанный чем-то белым, пиджак провинциального плотника или водопроводчика, принявшего на грудь — и вы поймёте.

Свою знаменитую Pancho&Lefty, песню о двух бандитах, он написал в номере дешевого отеля под Далласом, где не было ни телефона, ни телевизора. Что-то более приличное он не смог в Далласе найти, там все было занято людьми, съехавшимися на встречу с проповедником. Они были возбуждены и как будто собирались подняться на небо со своим кумиром, а его потом остановила полиция за превышение скорости — и отпустила, не взирая на то, что он был поддатый. Потому что копы знали его песни и использовали слова Pancho и Lefty как позывные в радиопереговорах.

Его знали знатоки поэзии, а широкая слава при жизни к нему так и не пришла, хотя один из его друзей и грозился вспрыгнуть в ковбойских сапогах на стол, за которым Боб Дилан пьёт кофе, и обьяснить ему, кто лучший поэт. «Я думал, что у него отличный дом с красивыми автомобилями перед домом. Добравшись до места, мы видим старый трейлер без окон, без мебели, матрас в спальне, диван и пару гуляющих кур. Тогда я понял, что дело в музыке», — вспоминал много позже один музыкант, игравший с ним. Дело в музыке — и в поэзии.

До сих пор никто не знает, как назвать то, что делал этот долговязый провинциал родом из Техаса и с местом упокоения в Теннеси. Кантри? А может, фолк? Или блюз? В энциклопедиях и публикациях о нём часто так и пишут Blues/Country/Folk. Но  к черту все эти ярлыки, он просто был тем, кем был — Таунс Ван Занд, поэт с гитарой и с сигаретой в зубах, поэт большой страны и ее многочисленных, молодых, старых, сильных, суровых, красивых, не очень и разных людей.

Таунс Ван Занд пил и совершал поступки, в которых безразличия к себе было больше, чем здравой осторожности и смысла. Со сломанным бедром он отправился не в больницу, а в студию, записываться, и только оттуда, уступая просьбам бывшей жены, поехал к врачам, но не хотел оставаться в больнице на Новый год. Понятно, что за радость быть в палате на Новый год... Ему сделали операцию и советовали всё-таки остаться в больнице, чтобы пройти курс очищения организма от алкоголя. Жена дала ему слово, что заберёт его сразу после операции, и сдержала слово. Будем верить, что устававший от переездов, плохо себя чувствовавший, только что прооперированый, отравленный алкоголем Таунс Ван Занд был счастлив в ту новогоднюю ночь. 1 января 1997 года он умер. Ему было 52.

Другие, может быть, сделали для него больше, чем он сам. Он переезжал из города в город в провинции и записывался на местных лейблах, они говорили о нём в больших городах и пели его песни на знаменитых сценах. Боб Дилан и Вилли Нельсон на пару пели их, а ещё прекрасная Эммилу Харрис. И так люди узнавали о нём.

В наше время компания Martin выпустила серию из 30 акустических гитар высочайшего качества, и к тому же каждая украшена факсимильной подписью Ван Занда и нарисованным им забавным кактусом. Себя он считал таким кактусом с колючками, упорно растущим на обочине уходящего вдаль хайвея в пустыне жизни. А компания Midnight Rider через 25 лет после его смерти выпускает наимоднейшую кепочку темно-синего вельвета, украшенную надписью Listen To Townes Van Zandt — Слушая Таунса Ван Занда. Хорошая гитара, хорошая шапочка, он бы посмеялся.

Слава пришла к нему тогда, когда его уже не было — слава американского поэта с гитарой в руках, которому снились его стихи и который во сне пел их. Утром оставалось только встать и быстро записать простые печальные строки, пока они не исчезли в шуме нового дня.