Огромный дядька, сто кило веса в обширном теле, густая черная борода, черный балахон до пят, черные веселые глаза — и голос, наполненный светом и солнцем. Я не знаю другого голоса такой же легкости и такого же полета. Он был эмигрантом в молодые годы, страдал от влажной зимы в Париже и, тоскуя, истово взлетал голосом в небо, чтобы устремиться туда, где в живом тепле его родной Греции нет ни времени, ни обузы. Но в его тоске, как и во всех других его чувствах, никогда не было ухода за грань, выхода за предел — ему была дана гармония состояний. И он это знал.