Да черт его знает, этого самого мистера Чака Берри в белых брюках, неистово прыгающего на одной ноге и шпарящего на гитаре свой хит про Джонни Б. Гуда! Как ему такое удается? Всё ведь катится куда-то со страшной скоростью, меняется как в дурном сне, в сливное отверстие цивилизации засасывает со свистом минутных королей звука - а этот вечный пижон в пестрой рубахе и остроносых туфлях вот уже сто лет по средам поет в клубе Blueberry Hill в Сент-Луисе и еженедельно бьет рекорды драйва, темпа, кайфа, страсти и огня. А в чем же дело? А дело, конечно, в удачном начале карьеры (учитесь у его бакенбард, мальчики и девочки): на заре жизни он схлопотал 10 лет тюрьмы за грабеж. Но дальше - вот наш друг-бизнесмен Константин Синюшин не даст соврать! - тоже очень важен правильный бизнес-план: три года за то, что сутенер, еще сколько-то там за злостную неуплату налогов, а там уже на горизонте и новый срок за что-то вовсе непотребное... Вот так, прыгая по тюрьмам да по клубам, этот витальный ураган по имени Чак забацывал каждые пять минут такие рок-н-роллы, которые поднимали с мягких плюшевых диванов философических мужчин и доводили до экстаза самых красивых женщин. Смотрите, как это бывает!

Вам холодно? Зябнут руки? Ну ничего, не бойтесь, Джими Хендрикс сейчас разожжет для нас всех огонь! Ему для друзей ничего не жалко, даже гитары!

Джими Хендрикс играл на поп-фестивале в Монтерее в последний его день, в воскресненье, 18 июня 1967 года. Он был предпоследним исполнителем, перед ним играли The Who, после него The Mamas and the Papas, но им пришлось полчаса успокаивать публику, пришедшую в экстаз после всего, что учинил на сцене гитарист в оранжевой рубашке c пышными манжетами, розовом боа и красных в обтяжку штанах.

Наступает синяя ночь с белым дождем. В небе поднимаются три привычных круглых луны. По зимней траве бежит ветер и гонит свет. Цветы распускаются с влажным вздохом. И маленький огромный пушистый комок тепла смотрит на нас всех круглым черным глазом и чего-то ждет...

Наш друг Вета Акрит нарисовала эту прекрасную картину. В ней есть тайна и спасение от одиночества. А обо всем остальном вы, конечно, догадаетесь сами...

В рыжей бороде Рика ван дер Линдена запуталось время. На его широком поясе средневекового бродяги висят ключи от рая и отмычка от чистилища, а от дверей в ад у него ключей нет. Сейчас, в шестом часу тусклого декабрьского денька, ад истаивает в текучей музыке Баха, плавно ниспадающей со ступеней пяти клавиатур. Ад сегодня закрыт на учет и переучет, заперт на восемь замков и шесть засовов, он заколочен наглухо, завален камнями, забит крест-накрест железными балками, и по слухам, доходящим до нас из хорошо информированных ангельских кругов, некто Очень Высокий предполагает в самом скором времени объявить ад банкротом. А на крыше обанкротившегося ада, из которого проворовавшиеся черти сперли всю смолу и вынесли все котлы, сидит невозмутимый барабанщик Петер де Лиу и каждым ударом палочки вбивает гвоздь в дьявола и во все мировое зло. А золотые трубы поют, и небесная Голландия восходит, как Солнце, и по каналам любимого Амстердама медленно плывут баржи, и жизнь в отсутствие ада становится летучей и свободной, и группа Ekseption на наших глазах в подвале с голыми стенами творит свое чудо.