Все эти подробности, перечень которых, впрочем, можно множить и множить, перестают иметь смысл в ту секунду, когда он, склонившись над гитарой, касается её струн. В этот момент перестает быть важным, как он выглядит, что и как говорит и даже — какие слова поет. Тексты, которые он поет, корнями вырастают все из того же начального рока, рока проходных дворов — мрачное отчаяние, лирика и патетика... Но гитара его в любой момент песни способна сказать больше, чем он умеет сказать словами.

Что такое для него гитара? Вряд ли он, виртуоз-гитарист, расценивает себя в одном ряду с другими виртуозами гитары, такими, как Пако де Лусиа; гитара для него, в классических традициях рок-н-ролльных жизнеописаний — всего лишь повод к путешествию, всего лишь способ мелодического трипа, ведущего в ломовые неведомые пределы.

Его эксперименты и поиски, пройдя какими-то не совсем понятными, кружными, витыми, мистическими путями, пришли к искомой точке, в которой звук и жизнь являются синонимами.

Это хрупкий и одновременно мощный звук, в котором отражается в нервный изгибах вся жизнь: музыкальный импрессионизм, раздерганная на фрагменты действительность, плывущая то ли в окне автобуса, несущегося по американскому хайвею, то ли отражающаяся в лужах весенней Москвы.

Его музыка — это что-то небывалое, столь же странное, как и само понятие «русский блюз». В этой музыке каждый может услышать все что угодно — так она хороша, так свободна и всеобъемлюща. В эту музыку вплетены тягучие интонации блюза и нервная ритмика фламенко, в ней слышны клаксоны нью-йоркских такси и удаляющиеся, истаивающие голоса тех нервных мальчиков и девочек, которые жили когда-то в безвоздушной советской империи... Это сон наяву. Ток сознания, освобожденного от постылой реальности. И этим его музыка, вмещающая так много жизни, подобна смерти.

Алексей Поликовский