Хенри Спеер откровенно скучал, сидя за столом, вполоборота к стене напротив, у которой стоял стул для посетителей – доморощенных музыкантов, пришедших на прослушивание к этому, уже довольно известному в Дельте, «брокеру талантов» в надежде получить гонорар и записать свою музыку на Paramount. На столе перед Хенри стояла пишущая машинка, с заправленным в нее договором, куда оставалось вписать только фамилию исполнителя, а сам он, облокотив голову на кулак правой руки, отрешенно смотрел в окно – от постоянно меняющих друг друга и ничего особенного из себя не представляющих местных и приезжих музыкантов уже начинала болеть голова. Сколько их прошло в тот день 1931 года перед его взором и слухом – Хенри уже давно сбился со счету. Вот и очередной.

Девять с половиной часов полета! Одна эта мысль приводила в ужас. Полустертые воспоминания почти двадцатилетней давности о полетах в Хабаровск, Благовещенск и Сахалин мозг вдруг вытащил с какой-то запыленной полки – молоточки в висках застучали еще сильнее.

«Они рубят топорами, около десяти-двенадцати человек, стоя на бревне, рубят четырехфутовое дерево, летят щепки. Один человек – на одной стороне, и один – на другой, у каждого по полярному топору. Тот, что рубит правосторонним топором, стоит по одну сторону. Другой, с левосторонним, стоит рядом, но по другую сторону бревна. Они вбивают топоры в одну щель. Нельзя опустить топор и оставить там: ты должен поднимать его в том же ритме, в котором я опускаю свой топор. И ты поднимаешь свой топор».

Это - рассказ Ледбелли (Huddie William Ledbetter) о том, как трудились заключенные на лесоповале, выражаясь принятым у нас языком, а он знал, о чем говорил - добрую половину своей жизни он сидел. И именно на каторге обрел известность, и не только среди заключенных, но и у персонала. Более того, на его концерты специально приезжали высокопоставленные гости, включая губернаторов – их потчевали песнями в исполнении этого необыкновенного человека и музыканта. А песен этих он знал превеликое множество, есть даже такое мнение, что он знал все, что когда-нибудь звучало в то время в южных штатах.

Дельта – название условное, оно обозначает скорее не географическое понятие, а весь стиль музыки южных штатов первых десятилетий XX века, который окончательно сформировался к началу 20-х, а потом распространился сначала по всей стране, а затем по всему миру и даже за его пределы. Кантри-блюз – таково общепризнанное название. Впрочем, есть ли нам разница как называется то или иное направление в искусстве, что нам от того, относят ли критики Брейгеля-старшего к маньеристам, а Писарро – к импрессионистам, Свифта – к классицизму, а Ахматову к модернизму. Нам интересны они как творцы, зафиксировавшие свой взгляд на мир, их душевные метания и прозрения, тот свет, который каждый из них открыл для нас. И есть ли нам дело до того, к какому народу и расе они принадлежали, в каком государстве жили, каким именем призывали Бога – все это пустое. Людоед Пятница несравнимо человечнее и порядочнее любого из тех манкуртов, кто думает, что управляет миром или какой-то его частью, а человек, создавший Bugatti Veyron на порядок важнее для человечества, чем все его обладатели вместе взятые...
Ручейки, которыми наполнялась великая река Дельта-блюза, брали свое начало в Миссисипи, Теннеси, Джорджии, обеих Каролинах – и так далее, вплоть до Гавайев. Везде кантри-блюз звучал по-разному, но все это были составные части единого целого. Одним из самых «плодоносящих» мест был Техас, где родились и творили несколько великих представителей жанра. Один из них вполне мог бы поспорить по уровню своей популярности и мастерства с Чарли Пэттоном и Робертом Джонсоном. Более того, именно его принято считать первым из великих представителей кантри-блюза.