Поздравлять свой народ с Новым годом – прерогатива царственных особ. Не тех, кто занимает место на вершине в силу случая, а настоящих властителей умов и душ, тех, кто по праву занимает трон в силу гениальности и необыкновенной способности к рефлексии - единственной возможности управлять великой страной так, чтобы о тебе с восхищением вспоминали и через сто лет.

Когда в конце двадцатых Бесси Смит (Bessie Smith) почти перестали приглашать, а вместо тысячи долларов за запись одного трека платили всего пятьдесят, кто-то сказал фразу, за которую многие артисты отдали бы полжизни: «Афиши бросались в глаза отсутствием ее имени».

Образ Деда Мороза с возрастом растворяется в сознании каждого, кто однажды прикоснувшись губами к «чаше жизни» и делая первый жадный глоток, вдруг начинает понимать, что этот сосуд не бездонен. Казавшееся поначалу таким сладким, вино постепенно скисает, становясь все более похожим на уксус. С каждым новым глотком перед взором жаждущего все яснее очерчиваются контуры дна, и вот в чаше остается одна-единственная, последняя капля. Никому знать не дано, что последует за той чертой, где кончается скисшее вино, но мы можем наблюдать ежедневно и по многу раз яростные попытки оттянуть миг завершающего глотка, стоит лишь хорошенько оглядеться. Возможно, или вероятнее всего – на глаза только и будут попадаться суетливые и злые старики и старухи, забывшие молодость и давно простившие себе собственные ошибки, а еще бессмысленные существа неопределенного возраста, старающиеся походить на какого-нибудь супергероя или теледиву, и бравирующие тем, глупцы, что давно уже наблюдают дно, а вино все не кончается… Но вдруг, когда от созерцания этой сплошной безликой стены сознание начинает постепенно растворяться, путая действительность с вымыслом, и появляется реальная угроза стать частью бесконечной стены, взгляд вдруг выхватывает из толпы удивительное лицо – морщинистое, усталое, но с живыми искрящимися глазами и скромной улыбкой на устах. В груди вдруг кто-то вскрикивает: «Ах!», и все существо наполняет радость – такая, что бывает только в детстве, когда ты ждешь ответа на свое письмо Дедушке.

Хенри Спеер откровенно скучал, сидя за столом, вполоборота к стене напротив, у которой стоял стул для посетителей – доморощенных музыкантов, пришедших на прослушивание к этому, уже довольно известному в Дельте, «брокеру талантов» в надежде получить гонорар и записать свою музыку на Paramount. На столе перед Хенри стояла пишущая машинка, с заправленным в нее договором, куда оставалось вписать только фамилию исполнителя, а сам он, облокотив голову на кулак правой руки, отрешенно смотрел в окно – от постоянно меняющих друг друга и ничего особенного из себя не представляющих местных и приезжих музыкантов уже начинала болеть голова. Сколько их прошло в тот день 1931 года перед его взором и слухом – Хенри уже давно сбился со счету. Вот и очередной.

«Они рубят топорами, около десяти-двенадцати человек, стоя на бревне, рубят четырехфутовое дерево, летят щепки. Один человек – на одной стороне, и один – на другой, у каждого по полярному топору. Тот, что рубит правосторонним топором, стоит по одну сторону. Другой, с левосторонним, стоит рядом, но по другую сторону бревна. Они вбивают топоры в одну щель. Нельзя опустить топор и оставить там: ты должен поднимать его в том же ритме, в котором я опускаю свой топор. И ты поднимаешь свой топор».

Это - рассказ Ледбелли (Huddie William Ledbetter) о том, как трудились заключенные на лесоповале, выражаясь принятым у нас языком, а он знал, о чем говорил - добрую половину своей жизни он сидел. И именно на каторге обрел известность, и не только среди заключенных, но и у персонала. Более того, на его концерты специально приезжали высокопоставленные гости, включая губернаторов – их потчевали песнями в исполнении этого необыкновенного человека и музыканта. А песен этих он знал превеликое множество, есть даже такое мнение, что он знал все, что когда-нибудь звучало в то время в южных штатах.