Мы продолжаем трансляцию солнца в наш похолодавший, потускневший, готовящийся к зиме мир. Это Нада. Ее улыбка, глаза, голос, ее правая ладонь, вдруг прихлопывающая в ритм по длинному, ниспадающему платью - все это теплый солнечный свет, струящийся из блаженной Италии в наши суровые края. И тогда, под звуки гармоники, на скалах Норвегии вдруг расцветают лимонные деревья, а под звуки гитары Северное море, в котором нас болтают вечные четыре балла, покрывается нежными лилиями. И даже в серой, предвечерней ноябрьской Москве мрачные люди на улицах вдруг улыбаются друг другу и говорят: "Ну как же! Ну что же это мы! Да будьте здоровы и счастливы! Да это же Нада!" Кэп

Все здесь есть: и отрешенное лицо Робби Кригера, и немая грусть в глазах Джона Денсмора, и спокойствие Рея Манзарека за его двумя клавиатурами, и раскаленный добела софит, и черная яма лондонского зала Roundhouse, откуда глядит своим всевидящим мозаичным оком жадная до зрелищ публика. Вот он, Джим Моррисон в ореоле своего одиночества. Белая рубашка с раскрытым на груди воротом; знаменитые кожаные штаны с мексиканским ремнем; остроносые модные сапоги; господи, да я знаю его так, как будто вчера видел в клубе "Дом у дороги" или у пивного ларька на Шаболовке. Я знаю его усталое лицо, и жест, которым он закидывает левую руку за голову, и задумчивый наклон головы к правому плечу, когда он в молчании слушает Кригера, играющего тему из "Астурии" Альбениса;…